Предлагаем вниманию читателей отрывок из повести Светланы Яницкой «Ветер пустыни», выпущенной в издательстве ИКАР в прошлом году. У Анны, героини повести, исчезает дочь, живущая в Израиле. Разыскивая ее, она узнает, что девушка попала в лапы чудовища, и это чудовище - наркотики. Но книга - не о наркомании, она - о любви. Слишком поздно Анна понимает, как надо было любить и беречь своих близких.
***
…Я поплелась к деревне Лифта по незнакомой дороге вдоль холмов, поросших кустарником, низкими сосенками и кедрами. Вдруг налетел мабуль, зимний ливень, как будто кто-то сверху вылил на землю гигантское, невероятных размеров, ведро воды. Если таким дождям еще сопутствует ветер, то, несмотря на зонтик, сухой остается лишь голова. Я заскочила под нависшую над дорогой скалу. Но ботинки уберечь не смогла – с горы бежал мутный поток, захлестнувший меня по самые щиколотки. Колготки и тонкие носки сразу промокли. Солнце скрылось за тучами, как будто наступил вечер, хотя до темноты было еще далеко. Я шла в хлюпающих ботинках, надеясь, что ноги высохнут сами собой.
Несколько ближайших к дороге домов, прилепленных к склону, стояли с выбитыми стеклами. Внутри никого не было, даже кошек. Только в стороне мелькнула тень – не то человек, не то собака. Это были затейливые арабские дома с плоскими крышами, когда-то на них стояли горшки с растениями, от которых остались одни черепки, с красивыми балкончиками и лесенками, но теперь стены местами осыпались, ступени провалились. Между домами валялись груды камней. Некоторые стены уже проросли деревьями. Сквозь трещины к дороге тянулись ветки, словно чьи-то костлявые руки.
В одном из домов я заметила полиэтиленовую пленку вместо окна. Кто-то ведь ее натянул! Дверь отсутствовала, вместо нее свисал кусок брезента, я отодвинула его и вошла. На матрасе в углу лежала куча тряпья. Когда я сказала: «Эй, тут есть кто-нибудь!» - тряпье зашевелилось, и из-под него выглянул парень в таких грязных джинсах, что если их поставить, они наверняка будут стоять, как в анекдоте про ковбоев. Носки тоже будут стоять, но как в анекдоте про Чапаева. В комнате отчетливо пахло мочой.
Сначала мне показалось, что это тот самый русский, которому я на старой тахане мерказит подала 10 шекелей. Та же бледная иссохшая кожа, словно прилипшая к угловатому черепу, те же черные подглазья. Но он даже не говорил по-русски. Английский же знал только в объеме «нот спик инглиш». Лилиным снимком заинтересовался ровно на секунду. По-моему, его взгляд просто не мог ни на чем сосредоточиться. Он крикнул кому-то в другую комнату, и оттуда вышел такой же грязный худой парень, бритый наголо. Он тоже равнодушно глянул на фото и покачал головой. Они смотрели на меня жадными глазами и переговаривались на иврите. Я торопливо вышла. Не хватало только быть изнасилованной. Впрочем, я еще не знала, что наркоманов секс не интересует. Если два юных разнополых создания лежат, тесно прижавшись друг к другу, то исключительно для того, чтобы согреться. Им не нужна ни любовь, ни ласка, ничего, кроме дозы.
Лифту окутывал туман, спустившийся с горы. Мне чудились бесшумные тени, шарахавшиеся от дома к дому. Я шла по камням, и туман гасил звук шагов. Лифта была совершенно пуста и безмолвна.
В одном из оконных проемов я заметила колеблющийся на ветру огонек – то ли свеча, то ли отблеск костра. Я пошла на огонь. Через открытые двери увидела несколько фигур, сидевших вокруг слабого пламени. Костер горел прямо на каменном полу, а дым уходил в открытые окна. Два парня и девушка больше походили на призраков, чем на людей. Они сидели, завернувшись в старые парчовые шторы, как нищие короли в изгнании. Шторы, по всей видимости, были украдены из какого-то богатого дома. Третий парень неподвижно лежал в углу, отвернувшись к стене. Возле них на полу стояла закопченная кастрюля с каким-то ведьминским варевом. Пахло так, как будто «больничный! и «за…тельский» супчик слили вместе и подержали с неделю. Я опять завела свою безнадежную песню и показала им Лилино фото. Они взглянули на него совершенно безучастно, но вдруг во взгляде одного из парней мелькнуло что-то осмысленное, и я поняла, что он узнал Лилю.
- Знаете ее? – я наклонилась к нему. – Говорите по-русски?
- Говорим, - ответила девушка.
Ее била мелкая дрожь. Ясно, основная часть наркоманов здесь – выходцы из России.
- Видел, - равнодушно сказал один из парней. – Она была с парнем, они из Холона. Ночевали здесь.
- Где здесь?
- Здесь, в Лифте.
Девушка стала трястись сильнее.
- Давно?
- Неделю назад… Или две…
Для них время остановилось, им что неделя, что месяц.
- У него ухо было заклеено пластырем, кто-то его порезал, вспомнил парень.
- А она? – допытывалась я.
- Ее не порезали, - успокоил меня парень.
- Где же они сейчас?
- Кто их знает, - парень пожал плечами. – Люди приходят, люди уходят. Кто туда, кто оттуда... Не трусись! – крикнул он на девушку.
- Когда Даник придет? – плаксиво спросила она. – Обещал только до Тальпиота и обратно. А самого уже целый день нет. Не могу больше ждать!
- Заткнись! – рявкнул парень.
- Куда они могли пойти? – допытывалась я.
- В Телик собирались, кажется.
- На что же они живут? – совсем глупо спросила я.
Все трое посмотрели на меня и рассмеялись, даже больная девушка. Только тот, кто лежал в углу, не пошевелился. У меня закралось подозрение, что он мертв. Его дыхания я не слышала. Не может ведь человек так тихо спать. Что, если это вовсе не суп так отвратительно пахнет!?
- На что все, на то и они, - объяснил парень.
- А вы их мама? – спросила девушка.
- Да, вот приехала за ними из России.
- Хотите их в Россию забрать? – спросила девушка.
- Если получится…
- Ух, а заберите меня тоже! Я тоже к маме хочу! – заплакала девушка. – Я к маме хочу! – и опять затряслась крупной дрожь.
Парни засмеялись. Лежавший в углу так и не шевельнулся. Уходя, я оглянулась на него. Неужели они стали бы сидеть рядом с трупом, как ни в чем не бывало?
Туман сгустился. Деревья, растущие сквозь проклятые дома с пробитыми крышами, показывали на меня зловещими пальцами: смотрите, вот она, вот она! Да, видала я гиблые места на земле, но здесь просто пахло смертью...
Не знаю, что заставило меня заглянуть еще в один дом. Он стоял немного в глубине и выглядел не так сумрачно. Там было пусто, но я почему-то не могла отсюда уйти. Обошла комнаты, заглядывая в каждый угол. На стене было нацарапано гвоздем: «Мертвых не кумарит!» И еще пониже: «Фак хомер!» На полу возле подоконника лежал какой-то предмет. Я подошла ближе и наклонилась. Это был Лилин шарфик. Шелковый, черный, она наматывала его зимой на шею поверх плаща. Почему она его бросила? Поспешное бегство? Может, его кто-то сдернул с нее? Вдруг их нашли кредиторы?! Я рассмотрела шарфик со всех сторон, боясь обнаружить на нем кровь. Нет, он был вполне чистый. И еще хранил Лилин запах. Так пахли не духи и не кондиционер для белья, это был запах моего ребенка, и у меня сжалось сердце от этого запаха. Так пахла ее детская головка, когда я качала ее, маленькую, на руках, - молочком, детской присыпкой, теплом очага.
- Где ты? - крикнула я в пространство. – Где ты?!
Я, как волчица, шла по следу, по запаху. Она здесь была, я чувствовала, я знала…
Дальше идти было некуда – за ажурными изгородями начинались дома деревни Абу-Гош, красивые, обжитые, обсаженные кустарниками и растениями в больших глиняных горшках.
Я вернулась назад. Лифта зловеще молчала. Только ветер недобро шептался в пустых оконных проемах и ветках. Я зарылась лицом в шарфик и заплакала громко, как потерявшийся ребенок. Из разоренного дома вышла худая грязная собака. Это странно, потому что в других местах я никогда не видела в Израиле бездомных собак. Она стояла и со злорадным любопытством смотрела на меня. Наверно, собаки в Лифте тоже сидят на героине, подумалось мне. И умирают от передоза. Я спрятала шарфик в сумку и пошла вниз. Собака проводила меня до самой дороги и отстала, глядя мне вслед.
Что, если я никогда не найду ее? Есть еще частные детективы, сказал мне в полиции. Но на них надо кучу денег. Что, если и они не найдут ее?!