Немного есть писателей, которые могут похвастать тем, что общий тираж их произведений достиг 10 миллионов экземпляров, если только они не пишут детективы или фэнтези. Один из таких авторов – Олесь Бенюх. На его счету 25 книг - романов, повестей, рассказов, пьес и даже словарей. Дипломат, писатель, лингвист, он шесть лет прожил в Новой Зеландии, восемь лет – в Индии, был лично знаком с Джавахарлалом Неру и Индирой Ганди, работал в США. В издательстве ИКАР вышли шесть книг О.Бенюха. Сегодня мы публикуем отрывок из романа О.Бенюха «Джун и Мервин». Его действие происходит в Новой Зеландии. Это трагическая история любви богатой девушки и юноши-аборигена, маорийца. В этой книге есть все – война, покалеченные судьбы солдат, разлука, боль, а главное – настоящая любовь, которая оказывается сильнее расовых предрассудков и самых страшных превратностей судьбы.
Отрывок из романа Олеся Бенюха «Джун и Мервин»
***
— А знаешь, тебе форма идет! — Джун улыбалась, ласково и грустно глядя на Мервина.
Прошло целых три месяца с тех пор, как они виделись последний раз. Целых девяносто бесконечных дней! Сержант, приятель Дылды Рикарда, сдержал слово. Он, правда, клялся и божился, что дело это совсем не легкое, очень даже канительное и хлопотное дело. Часами говорил он юным, нетерпеливым волонтерам о трудностях, ожидающих их на пути к славе и богатству, а пока — о трудностях быть причисленными к лику посвященных. Делал он это в витиевато-туманных выражениях во время походов с молодыми людьми во второсортные гостеприимные ресторанчики. Шепотом говорил о своих связях, называл фамилии и имена влиятельных штабных офицеров. Хвастался осведомленностью, перечислял всем известные типы самолетов и танков. Скромно повествовал о собственных подвигах — на маневрах и учениях. После того как Мервин и Дылда с унылой готовностью расплачивались за виски и пиво, усаживали хмельное начальство в такси, прохожих долгое время пугали доносившиеся оттуда выкрики:
«Смиррр-на! Всем — слушай мою ком-м-м-ан-ду! Трафальгарская эскадра — по тылам Ватерлоо — с Дюн-керкского рейда — атомно-пулеметно-кавалерийскими залпами — за-ря-жай!»
Все же он сумел за три недели оформить все документы — Мервин и Рикард были зачислены в артиллерийскую батарею на должности водителей тягачей. Батарея готовилась к отправке во Вьетнам. Местом ее дислокации оказались военные лагеря в Вайору, куда и были незамедлительно доставлены оба вновь испеченных солдата. Начались трудные будни армейской муштры...
На первый порах Мервину все казалось необыкновенным, даже романтичным. И полет глазастой ракеты во время ночных учений. И преодоление вброд быстрых речушек и небольших озер, когда брызги разлетаются в стороны серебряными монетами, а десятифунтовую форель хоть голой рукой хватай. И прыжок с парашютом, когда вся земля радостно раскрывает навстречу тебе свои туманные, бесконечные дали и ты захватывающе медленно паришь, едва-едва скользя вниз, и наконец мягко падаешь на ее теплую материнскую грудь. И даже монотонно-нудное рытье окопа, когда вровень с твоими глазами пчела священнодействует над цветком, а на крохотном клочке травы и мха под твоей лопатой рушатся целые миры. Он выдыхался вконец, еле добирался до койки, с невероятным трудом поднимался по утрам.
Постепенно ощущение новизны воинской жизни притупилось. Мервин стал меньше уставать. Все чаще теперь возникала мысль: до чего же человек злобное животное, если всю энергию свою, весь свой ум направляет он на то, чтобы научиться как можно лучше и вернее умерщвлять себе подобных. Однако мысль эта отступала, тускнела, едва сталкивалась с ребяческим желанием повидать другие страны. Главное же, конечно, было другое: надо было как-то жить, а армия освобождала от всяких забот. А ко всему этому где-то там, за морями, маячили пачки зеленых бумажек. «Тысячи «квидов»! — говорил Дылда Рикард. — Только успевай мешки подставлять...» В мешки «квидов» Мервин, разумеется, не верил, но ведь должен же он в конце-то концов заработать, столько, чтобы они с Джун зажили своей семьей! Если не убьют, конечно... «Не убьют! — ухмылялся Дылда, скаля свои прокуренные зубы. — Умного да хитрого нигде и никогда не убьют!..»
Все это время Джун и Мервин почти каждый день разговаривали друг с другом по телефону. Она звонила ему после одиннадцати вечера, устроившись на диване в темной гостиной. Говорила в самую трубку, тихо, чтобы никто из домашних не услышал. Первые недели две дежурный младший офицер вежливо пытался объяснить ей, что частные разговоры противоречат армейским правилам, что время уже позднее и все солдаты спят сном праведников. Назвавшись то теткой, то старшей сестрой, она придумывала какую-нибудь замысловатую семейную историю и неизменно добивалась своего. Потом к этим поздним ее звонкам вроде бы привыкли и больше не допытывались, кто звонит и зачем.
«Родной мой, — начинала она, едва услышав голос Мервина, — это опять я, Джун. Как ты прожил этот день — еще один день вдалеке от меня?» — «Родная моя, — отвечал Мервин сонным голосом, и Джун видела перед собой его улыбающееся лицо с закрытыми глазами, — я слышу тебя, значит, все хорошо...»
В полусне он подходил к телефону и в полусне возвращался к своей койке. По утрам он не мог вспомнить, о чем они говорили накануне. Да и не силился вспомнить. Эти ночные дальние переговоры — в полусне, полушепотом — стали неотъемлемой частью его бытия, сокровенно-радостной частью!..
И вот Джун приехала сама в Вайору за день до отправки батареи «к месту дальнейшего несения службы». Намеревался побывать в Веллингтоне с прощальным визитом и Мервин — краткий отпуск ему был положен. Но Джун убедила его, что будет лучше, если приедет она: в городе им помешают побыть вдвоем, сколько хочется. Мервин легко согласился с ее доводами. Он увидит ее — и это самое важное. А Джун боялась, что в городе он снова болезненно вспомнит свою недавнюю утрату, что его потянет на старую и уже, конечно, заселенную другими квартиру и, разумеется, на кладбище...
— В форме ты совсем взрослый мужчина! — Джун спрыгнула со своего «судзуки», подбежала к Мервину, повисла у него на шее. Интересует открытые кейсов кс го ? приходите на наш сайт вам у нас понравиться
Мервин, нимало не заботясь, видит ли кто-нибудь, подхватил Джун на руки и зашагал прочь от ворот гарнизонного городка вдоль шоссе. Так он прошел ярдов пятьдесят, а потом, бережно опустив ее в густую траву, сел рядом. Прямо над ними тянуло свои густые ветви к низко плывшим облакам рождественское дерево. При порывах ветра солнечные блики играли на траве. Дремотную тишину нарушали лишь редкие гудки автомобилей да голоса непоседливых птичек туи...
- Ты ждал меня? — спросила Джун. Она лежала на спине, подложив левую руку под голову, а правой поглаживая чуть заметные усики Мервина.
- Очень... ты же знаешь!
- Я так испугалась за тебя, когда недели три назад услышала в последних известиях по радио о трагическом происшествии в вашем лагере. Как же все это случилось?
— Шли занятия по отработке элементов уличного боя. — Мервин тоже лег на спину, прикоснулся щекой к щеке Джун. — Нам были розданы холостые гранаты. Вдруг в самый разгар атаки я слышу где-то рядом дикий вопль сержанта: «Все — ложись!» Падаю на землю. И тут же гремит взрыв. Когда осела туча пыли, послышался стон. Мы подбежали к сержанту, а он уже мертв. Половину головы как бритвой срезало. А в нескольких шагах от него солдат лежит, тоже мертвый.
- Но отчего же произошел взрыв?
- Среди холостых гранат случайно оказалась одна боевая. Солдат понял это, когда сорвал чеку. Крикнул сержанта. Тот выхватил у него гранату, да не успел отбросить ее подальше. Так в руке у него и взорвалась... Трое маленьких детей сиротами
остались.
- Как страшно, — прошептала Джун. — Не успели еще на войну выехать, а счет потерям открылся...
- На войне как на войне, мисс! — Голос, который произнес эти слова, показался Джун знакомым. Она приподнялась и в нескольких ярдах от себя увидела Дылду Рикарда. Он, приветствуя ее взмахом руки, добавил: — Кому что записано в книге судеб, тот то и получит. Герой — славу, трус— позор, Мервин — лавры современного Колумба, а я — спальный мешок омерзительно зеленых ассигнаций!..
- Я полагаю, что хоть сегодня могу быть избавлен от неизбежной во все другие дни компании, — Мервин едва заметно нахмурился, но проговорил все это спокойным, даже безразличным, тоном.
- Меня всегда учили, что вежливость обязательна для джентльменов! — Дылда явно не собирался уходить. Он растянулся на траве, закурил сигарету и продолжал: — Лично я уже распрощался со своими красотками и теперь готов ко всему — и
духовно, и физически...
Мервин, а за ним и Джун молча поднялись и заспешили к воротам.
- Шалопай, совершеннейший шалопай! Такой может вывести из себя целый батальон, — в сердцах сказал Мервин.
- Не сердись на него, — спокойно заметила Джун. — Ему ведь тоскливо одному. Давай лучше поедем и искупаемся. Ты говорил, неподалеку есть неплохое озерко.
- Есть, — радостно подхватил Мервин, — милях в сорока отсюда!
Полчаса езды по асфальтированному шоссе — и указатель заставил их повернуть направо. Началась узкая грунтовая дорога. По обеим ее сторонам столетние сосны дремотно млели на пологих травяных склонах. Мелькала миля за милей. Густую тишину нарушал только рев мотоциклетного мотора. Дорога вырвалась из леса и стремительно покатилась под гору. И тут же их взорам открылось озеро — совсем маленькое, едва полмили в длину, и нетронуто-чистое.
Они оставили мотоцикл у дороги и, держась за руки, сбежали к воде. У берега ходила жирная форель. Лучи солнца освещали разноцветные камни на дне. Шагах в пяти оглушительно жужжал шмель, который запутался в густом низкорослом кустарнике. Обдал теплом ветер и, перелетев через озеро, затих среди крутых невысоких скал.
- Отвернись, — попросила Джун. И, не дожидаясь, пока Мервин выполнит ее просьбу, не глядя в его сторону, быстро сняла джемпер и джинсы. Оставшись в трусиках и лифчике,
подняв лицо к солнцу, зажмурилась, потянулась всем телом — и с озорным визгом бросилась с разбегу в озеро. Не прошло и минуты, как Мервин догнал ее. Они долго плавали рядом,
смеясь, обдавая друг друга брызгами.
- Смотри, даже здесь, на глубине, на дне видно каждую песчинку! — воскликнула Джун, поворачивая к берегу.
- Убегай — догоняю! — крикнул Мервин и нырнул. Джун пыталась плыть как можно быстрее. Однако Мервин вскоре вынырнул перед самым ее лицом. Она завизжала с деланным ужасом, и он бережно обнял ее за талию. Они уже касались ногами дна. Мервин пытался найти ее губы своими, но она всякий раз отклоняла голову. Тогда он поднял ее на руки и медленно понес к берегу. Джун вздрогнула, напряглась всем телом,
замерла. И тут же словно неодолимая слабость охватила ее, она
уронила руки, склонила голову на грудь Мервина.
- Какое мягкое, бархатное одеяло! — негромко сказал он, выходя на берег и бережно опуская девушку в густую траву.
Джун раскрыла глаза. Он видел в них слезы.
- Что ты, радость моя, жизнь моя! — прошептал он.
Он наклонился над ней, стал бережно целовать ее шеки, глаза, шею. Она улыбалась ему сквозь слезы, шептала:
- Не надо, любовь моя, не надо!..
- Не надо, — согласился он. — У нас с тобой еще будет много-много дней — радостных и светлых.
- Будет, будет, милый мой, родной, все еще у нас с тобою будет!
Прощальные лучи закатного солнца окрасили в кирпично-красные тона холмы, которые неровным полукругом обегали дальнюю часть озера. Повеяло прохладой. С озера шумно снимались дикие утки. С короткими гортанными криками они улетали за ближний перевал...
- Мерв, — сказала после длительного молчания Джун, — все последнее время меня угнетает мысль: так ли уж правильно, что ты едешь во Вьетнам? Действительно ли это самое верное решение? — Она смотрела на Мервина тревожно и печально.—
Пока еще, наверное, не поздно...
- Джун, дорогая! Сколько раз обсуждали мы это с тобой! Решили ведь, не так ли, что будем строить свою жизнь, нашу семью сами? Без чьей-либо помощи со стороны...
- Да, только сами. Папины деньги не в счет...
- Жить за счет другого — позорнее этого для маорийца не может быть ничего на свете!
- Я счастлива, что люблю маорийца.
Мервин наклонился, благодарно поцеловал Джун.
— В моем положении Вьетнам действительно является лучшим решением, — хмуро проговорил он. — После гибели папы... Отец был как бы моим незримым защитным полем. Не надо было думать о питании, о чистом белье, о крыше над
головой, о том, что будет завтра и как... И вдруг в один миг появилось десять дюжин назойливых, канительных проблем. Беззаботная жизнь кончилась! А к новой, ты знаешь, я не был готов. Новая жизнь... Растет безработица. Да и что я могу заработать, даже если мне повезет и я куда-нибудь устроюсь? Без специальности мои руки стоят в лучшем случае тридцать-сорок долларов в неделю. Не только семья, один не проживешь на такой заработок!.. А Вьетнам... Вьетнам — это хорошие деньги, это перспектива. Вьетнам — это ты и я вместе, вместе и на всю жизнь. И всего лишь через каких-нибудь год-полтора...
- Но Вьетнам — это кровь, грязь, — тихо проговорила Джун. — Шарлотта, когда узнала, что ты едешь волонтером в Индокитай, — заявила, что она и мысли не могла допустить, что
ты потенциальный убийца...
- Твоя Шарлотта забывает, что на войне стреляют с обеих сторон...
- Нет, не забывает, — возразила Джун. — Только вчера она рассказывала мне, сколько молодых французов не вернулось домой из джунглей...
- Одно я знаю твердо, — Мервин невесело улыбнулся. — Согласно моему гороскопу я умру не насильственной смертью. Так что экскурсия в джунгли под Сайгоном меня нимало не
страшит... Я и сам знаю, что деньги эти нечистые, что они кровью пропитаны и грязью заляпаны. Но я не вижу, не вижу другого выхода!
Джун обняла Мервина, гладила по щеке, стараясь успокоить.
— Мы будем всегда неразлучны, — шептала она. — И счастливы...
Мервин угрюмо слушал, закрыв глаза.
